Не было еще шести утра, когда я, отпустив такси, вошел в подъезд старого дома в конце Нового Арбата и набрал номер на домофоне. Спустя несколько минут сонный женский голос спросил:
– Кто там еще?
– Любаша! С добрым утром! Это я, Сергей, открывай.
Несколько секунд свояченица соображала, какой такой Сергей поднял ее ни свет, ни заря, наконец, до нее дошло:
– Сережка! Ты! Поднимайся скорей!
Дверь открылась, и я бегом взбежал на второй этаж. На лестнице меня уже встречали обе сестры моей жены. Младшая, восемнадцатилетняя Верочка, полудевушка-полуребенок, в одной коротенькой прозрачной рубашонке, выскочила на лестницу и повисла у меня на шее, я поцеловал ее, а затем, поставив на пол, повернул к себе спиной и, шлепнув по выглядывающей из-под подола голой попке, втолкнул ее в квартиру:
– Ты куда голышом выскочила, бесстыдница!
Потом, я степенно обнялся и расцеловался со старшей, Любой, которая в длинной ночной сорочке стояла в дверях. Сквозь полупрозрачный шелк просвечивало ее точеное тело нерожавшей женщины тридцати с небольшим лет: крупные, гордо стоящие сиськи, тонкая талия, широкие бедра, плоский живот с большим темным треугольником внизу, сильные красивые ноги.
Мы вошли в квартиру. Я поставил чемодан в прихожей. Вообще квартира их состоит одной огромной (метров сорок) комнаты, маленькой прихожей, крошечной кухоньки, ванной и туалета, который больше похож на стенной шкаф.
– Хочешь вздремнуть с дороги? – спросила Люба.
– Да нет, пожалуй, вы ложитесь, досыпайте, а я посижу на кухне.
– Нам ложиться уже смысла нет. Давайте, позавтракаем, не спеша, поговорим. Вера! Поставь чайник и одевайся.
– Уже поставила.
Вера вышла из кухни уже одетая (когда это она успела?), в джинсах и топике.
– Молодец! Сережа, проходи в комнату. Садись сюда и смотри в окно. Я оденусь.
Я сел в кресло. Люба за моей спиной скрипнула дверцей шкафа и зашуршала тканью. Правда, в стекле висящей между окнами большой фотографии отражалось все, что мне, по правилам приличия видеть не полагалось.
Вообще, Люба на редкость хороша. Работает она директором крупной московской торговой фирмы и, несмотря на красоту, никогда не была замужем. Тому было две причины: во-первых, сестры рано потеряли родителей, (отец был офицером-пограничником и погиб вместе с женой в одной из горячих точек, коими изобиловал Союз во время своего распада), и Люба свою жизнь посвятила младшим, что было нелегко, особенно учитывая взбалмошность Верки. Во-вторых, в том же бою, когда погибли родители, она была ранена в щеку. Шрам затянулся, его сейчас почти не видно, но у нее остался определенный комплекс, который мешает ей вступать в любые, кроме чисто деловых, отношения с мужчинами. Меня она почти не стесняется, относясь ко мне, как к брату.
– Сережа, ты надолго в Москву.
– Дня три-четыре.
– А где жить будешь? К себе на Павелецкую поедешь, тогда мы с Верунькой вечером заедем, приберем. А лучше, живи у нас.
– А удобно?
– Ты, что, нам чужой. Или нас стесняешься?
– В какой-то мере. Вас бы не стеснить. Посторонний мужчина и т.д….
– Да не дури! Какой ты нам посторонний.
Тут в разговор вмешалась Верочка:
– Дядя Сережа! Поживи у нас. Ну, пожалуйста! И тебе веселее и нам. А тебя мы совсем-совсем не стесняемся, – она хитро взглянула на сестру, – правда, мама Люба. И еще…
– Что еще?
– Да ладно.… У нас в группе на завтра небольшой сабантуйчик запланирован, я обещала территорию предоставить.
Тут необходимы некоторые пояснения. Мы с Надей, моей женой, живем в К-ме. Мы с ней год назад поженились, и она переехала из Москвы ко мне, в К-му. Надя не только жена, но и страстная любовница, и этим все сказано. В Москве у неё осталась однокомнатная квартира, и мы ею часто пользуемся.
Ещё чаще пустующей московской квартирой Нади пользуется для вечеринок и свиданий Верочка.
– Ладно, шут с вами, гуляйте!
Действительно, меня мало радовала перспектива провести несколько вечеров одному у телика, вместо того, чтобы наслаждаться обществом двух милых и почти родных женщин. То, что в один из вечеров это общество сокращалось вдвое, меня устраивало еще больше, так как это облегчало мне выполнение одного деликатного поручения, данного мне женой. Но об этом позже…
Люба закрыла шкаф.
– Пошли завтракать.
Она была одета просто и элегантно, как и подобает бизнес-леди ее ранга: черные прямые брюки, черные лаковые туфли на удобном каблуке, белая шелковая блузка с кружевами и черная суконная, расшитая черным шелком жилетка.
– Ого! Я понимаю, почему твоя фирма процветает.
Люба горько усмехнулась:
– Рожей не вышла, приходится шмотками брать.
– Мама Люба! – Верка с аппетитом откусила бутерброд. – Хватит дурить. Дядя Сережа, ведь, правда, мама Люба у нас красавица.
– Конечно.
– Представляешь. У нас недавно вечеринка была, мы здесь собирались. Как мама Люба пришла, так наши мальчишки сперва на полчаса в столбняк впали, а потом в очередь выстроились с ней медляк танцевать. Девчонки с ними потом три дня не разговаривали. А Нинка с Вовкой совсем рассорились. Ведь почему мы завтра у вас на Павелецкой гуляем? Мне девчонки сказали: «Только не у тебя дома. Не хотим рядом с твоей сестрой гадкими утенками глядеться!»
– Ну, это ты врешь. Подумаешь, мальчики сделали старушке приятное.
– Любаша, не кокетничай. Вера права. Ты очень красивая женщина.
– Я не женщина, я госпожа директор, не директорша и не директриса, а ДИРЕКТОР! – огрызнулась Люба.
– Чушь! Ты – Женщина, и очень красивая! Иди, работай, потом поговорим.
* * *
Позавчера вечером, когда мы с Надей, прижавшись друг к другу нагими телами, отдыхали от бурной близости, она вдруг спросила:
– Сережа, ответь мне, как мужчина. Как ты считаешь, Люба красивая?
– Глупый вопрос, Надюша, конечно, даже очень.
– И шрам ее не очень портит?
– Да он и не заметен.
– А она считает, что этот осколок ее на всю жизнь изуродовал. Что на нее ни один мужчина без отвращения смотреть не может.
– Неужто, за ней никто ухаживать не пытался?
– Конечно, пытались. Очень хорошие люди. Но она всех отшивает. Считает, что за ней из-за должности или из жалости волочатся.
– Вот, дурочка!
– Ты знаешь, ведь Люба, по-моему, еще девушка!
– Не может быть!
– Разве только, она сама себе целку сломала. Во всяком случае, мужчин в ее постели пока еще не было. Мне кажется, что если бы она с кем-нибудь переспала, она от своего комплекса избавилась бы.
– Возможно.
– Сереженька, милый, а ты ей не мог бы помочь.
– Как?
– Ну, ты же завтра в Москву едешь?
– Ну и что?
– Вот и сделай это. Я тебе по секрету скажу, она на тебя, по-моему, неровно дышит.
– Надька, ты с ума сошла. Ты просишь, чтобы я изменил тебе с ТВОЕЙ ЖЕ РОДНОЙ СЕСТРОЙ!
– Но я же сама тебя прошу. Это не измена.
– А что же! Вижу, твоя попа ремня захотела!
– Согласна! Хоть сейчас высеки. Но постарайся, милый!
– Не знаю, не знаю.
– Ну, пожалуйста! А чтобы ты очень постарался, давай так: ты меня сейчас выпорешь, а если у тебя с Любой не получится, то я – тебя! А если получится, то ты меня еще раз выдерешь, согласен?!
– А ты подумала, что если она и тогда ни с кем другим не сможет. Сама говоришь, что она в меня влюблена. Да тебя за одно то, что ты мне это предложила, пороть надо. Ладно. Шут с тобой! Согласен. Но высеку я тебя завтра.
– Когда? Ты же уезжаешь?
– Поезд у меня в десять вечера. Я заеду за тобой на работу, приедем домой, и отдеру тебя по полной программе. А сейчас спи!
У нас в К-ме Надюша работает в районной библиотеке, компания там подобралась отличная. К тому же Таня, заведующая, моя старая подружка. Я за ней ухаживал еще студентом, правда, безуспешно. Поэтому отпросить жену с работы на пару часов пораньше мне было без проблем.
Дома Надя разулась и переоделась в красную хлопчатобумажную майку длиной до середины ягодиц, и размера на три больше нужного, отчего бретельки то и дело спадали с плеч, полностью открывая моему взору ее античные грудки. Я тоже остался в одних трусах. То и дело отвлекаясь на сдергивание друг с друга трусов и майки, объятия и поцелуи, мы собрали чемодан, приготовили ужин и перекусили.
– Ну, что, начнем? – спросил я.
– Начнем.
– По-большому?
– Естественно.
«По-большому» у нас с Надей означает, что предстоит большой сексуальный вечер, и начинать его лучше всего с клизмы, и мы прошли в ванную, точнее в санузел. Все необходимое уже было готово. Надя оперлась локтями на край ванны, широко расставив ножки. Я поддернул ей подол маечки до лопаток, так что бы мне был виден ее плоский девичий живот и соски, смазал вазелином анус и ввел в него толстый наконечник клизмы. Так как эту процедуру мы проделываем регулярно, то никаких проблем у нас с ней не возникает. Я отпустил воду и стал наблюдать, как постепенно под тяжестью воды начал округляться Надин животик. Это очень эротичное зрелище. Когда женушке уже стало невмоготу принимать в себя воду, я вынул клизму и Надя прыжком села на унитаз. Всякий раз, когда она после клизмы очищает кишечник, жена смущается и просит меня выйти. Но это не входит в наш ритуал. Попку у моей любимой после клизмы я подтираю всегда сам. Потом мы повторили процедуру.
Затем я отнес Надю в гостиную. Надя встала передо мной на колени, медленно сняла с меня трусы и несколько раз в засос поцеловала мой торчащий член, потом она поднялась, легла животом на стол и вытянула вперед руки. Я задрал ей майку до поясницы, и несколько раз сильно шлепнул ладонью по попке. Когда ее булочки слегка порозовели, я взял ее за бедра и с размаха вонзил свой нефритовый жезл в ее истекающую пещерку. Надя застонала от восторга. Она, вцепившись руками в край стола, вертела попой и дергала ногами. Кончили мы почти одновременно. Надя сползла со стола и села на пол, а я, столь же обессиленный, оперся локтями на край стола. Ее лицо оказалось напротив моего мокрого от ее любовных соков члена, который она, взяв меня за мошонку, благодарно облизала.
Я помог Наде встать, и мы, обнявшись, упали на диван.
– Милый, ты когда меня пороть будешь?
Я встал, снял с нее майку.
– Поворачивайся жопой кверху.
Надюха легла на живот. Я взял ремень и перетянул ее поперек задницы. Жена взвизгнула. Я прижал ее рукой за поясницу и начал охаживать ремнем ее пухленькую попочку. Надька заскулила и засучила ножками. Отвесив десяток основательных ударов, я лег на жену, просунул опять затвердевший член между ее ножек и стал тереть им ее мокрые губы.
Когда мой член достаточно увлажнился, я смазал ее же соками розеточку вокруг ануса и осторожно ввел член в задний проход моей любимой. Я немного подождал, когда ее попка привыкнет к новым ощущениям, потом начал движения…
* * *
Когда я после работы вернулся в квартиру сестер, они обе уже были дома. Мы поужинали и сели перед телевизором. Верочка достала из кармана карточную колоду:
– В подкидного перекинемся?
Мы сыграли пару партий. Одну выиграла Вера, другую – Люба. Тут Верку осенило:
– А давайте на раздевание! Дурак снимает один предмет одежды, вышедший первым может одеть снятое обратно. Если есть, конечно.
– А если кто проиграется догола?
– Если он хочет играть дальше, то должен согласиться, если опять проиграет, выполнить любое желание победителя.
– В принципе можно.
Я посмотрел на сестер. Люба была одета в коротенькую полосатую маечку, обтягивающую пышную грудь с рельефно торчащими сосками, и ситцевую юбочку до колен. На Вере были джинсы и футболка. Лифчиков и тапочек девушки дома не надевали. На мне были треники, футболка и трусы.
– Девушки! Можно нескромный вопрос? На вас трусики надеты?
– Есть.
– Конечно. А на тебе?
– Натюрлих! Значит все поровну. Сдавай!
Вера сдала карты. Я начал «валить» Любу, и сразу почувствовал, что Верка мне подыгрывает. Первую партию выиграл я, Люба осталась в дураках.
– Не везет мне сегодня,– сказала Люба и, приподняв юбочку, вытащила из-под нее кружевные трусики.
Она сдала карты. На этот раз у Веры не пошла карта, первым опять вышел я, а она осталась. Верочка подумала, и сняла джинсы. Крошечные стринги из-под футболки были почти не видны.
Игра возобновилась. И я почувствовал, что сестренки решили на этот раз раздеть меня. Пришлось сконцентрироваться. Мне с трудом удалось отбиться от оставшейся после выхода Веры Любы. Люба чертыхнулась и сняла маечку. Моему взору открылись безупречная грудь старшей свояченицы.
– На, смотри!
Опять сдавать пришлось Любе. В этой партии Верка опять стала помогать мне. В результате, она осталась второй, а Любе вновь не повезло. Она встала:
– Как вам не стыдно, хоть бы мою девичью скромность пожалели.
– Давай-давай, снимай юбку. Карточный долг – долг чести!
Люба расстегнула и спустила юбку к ногам. То, что утром я видел через полупрозрачный шелк ночной рубашки, открылось моим глазам. Передо мной была красивая молодая женщина во всем блеске своей прекрасной наготы. Прикрывшись локтями, она села на диван.
– Дальше играть будешь?
– Что ж делать? – вздохнула Люба, – сыграю. Авось, повезет.
Но недаром считается, что чем меньше на человеке одежды, тем хуже он думает. Мне стоило очень большого труда проиграть очередную партию. Я снял футболку. Верочка вновь натянула джинсы. Следующую партию я выиграл. Меня устраивал любой результат дуэли сестер. Выиграла Вера. Я мог заказывать желание для Любы:
– Любаша! Обними и поцелуй меня.
Свояченица испытующе посмотрела мне в глаза:
– Сережа! Ты, правда, хочешь, чтобы я тебя поцеловала?
– Конечно, Любочка!
Люба встала, не прикрывая наготы, подошла ко мне, положила ладошки мне на плечи, прижалась ко мне всем своим прекрасным обнаженным телом и, обняв меня, впилась губами в мои. Я обхватил ее за талию, гладил спину и попку, ощущая бархатистую гладкость ее кожи. Ее соски коснулись моей голой сиськи. У меня закружилась голова.
– Ну, хватит. Лижетесь, как молодожены. Дядя Сережа! Смотри, Надежде пожалуюсь. – остановила нас Вера.
Стоит ли говорить, что следующую партию выиграла она, а Люба опять проиграла. Вере можно было загадывать желание для старшей сестры:
– Люба! Ты должна оставаться нагишом до завтрашнего утра.
– Верка, ты с ума сошла! О – Господи! Видел бы меня сейчас мой заместитель. Директор фирмы голая перед мужчиной. Ладно, шут с вами! Любуйтесь моим срамом, но я сегодня больше не играю. А то вы, черт знает, до чего додумаетесь. Да и вам хватит.
Оставшееся до сна время Люба вела себя так, как будто она одета как обычно. Она не прикрывала ни полных, похожих на грейпфруты грудей, ни поросшего густыми, явно никогда не знавшими бритвы, каштановыми волосами лобка. Она постелила мне и себе на диванах. Вере досталось кресло-кровать.
Я почувствовал, что в моих отношениях со свояченицами произошла важная перемена. Вера тоже раздевалась при мне так, как будто я их брат, видевший ее тело с детства. Мы непринужденно разговаривали, я уже не помню, о чем. Не прерывая, разговора, Вера сняла с себя джинсы и футболку, спокойно спустила трусики. Не прикрывая ни маленьких острых грудок, ни аккуратно подбритого лобка, она достала из шкафа свою коротенькую прозрачную ночнушку, надела, подошла ко мне, поцеловала и пожелала «Спокойной ночи!» и легла.
Я разделся и лег в приготовленную постель. Ко мне подошла Люба, наклонилась, нежно поцеловала, также пожелала «Спокойной ночи!», выключила свет и легла на свой диван. Я заснул.
Проснулся я, почувствовав слабый запах табачного дыма. Я встал. Любина постель была пуста. На кухне было темно. На фоне окна темнел силуэт сидящей на подоконнике обнаженной женщины, руке тускло светился огонек сигареты.
– Люба! Ты куришь?
– Редко.
– Неужели ты так расстроилась из-за того, что пришлось при мне раздеться. Извини, я не думал. Это же только игра.
– А поцеловать себя ты тоже только для игры попросил? Или тебе действительно хотелось, чтобы я тебя поцеловала?
– Да! Мне захотелось поцеловать такую красивую женщину, как ты.
– Ты, правда, считаешь меня красивой женщиной?
Я сел рядом на подоконник, одной рукой обнял ее обнаженные плечи, другую положил ей на бедро.
– Ты очень красивая! Я это тебе уже говорил, и буду повторять снова и снова. А про шрам забудь. Его уже давно нет.
– Рада бы забыть, только щека часто немеет, наверно какой-то нерв задет.
– Не обращай внимания. Его же не видно, – и я нежно поцеловал ее в раненую щеку.
Моя рука стала гладить внутреннюю сторону ее бедра, поднимаясь к промежности. Когда я коснулся лобка, Люба сжала бедра, не давая мне отодвинуть руку. Я мог только шевелить пальцами, которые касались ее клитора и мокрых половых губ. Она отодвинула трусы с моего торчащего члена, обхватила его ладошкой и стала осторожно гладить.
– Любаша, дай снять трусы, а то я сейчас их залью.
– Я сама, подожди.
Люба сдернула с меня трусы. Мы опять обнялись и стали ласкать друг друга руками. Я тихонько ввел указательный палец в ее щелочку.
– Осторожно, Сереженька! Я ведь еще девушка! Не спеши. Подожди до вечера. Пошли спать.
Она присела, чмокнула кончик члена и пошла в комнату. Мне же пришлось завернуть в ванную.
* * *
Я встретил Любу после работы у метро «Краснопресненская».
– Почему ты на машине не ездишь?
– Как не езжу. Каждый день я выхожу у офиса из своей персональной машины. Мне по рангу нельзя приходить на работу пешком.
–?!
– Но не могу же я опаздывать. Поэтому шофер ждет меня у ближайшей станции метро. Также обратно.
Мы, не спеша, прошлись до их дома. Верочки, конечно, не было. Она обещала Любе прийти около одиннадцати вечера. Мы поужинали на кухне. Когда помыли посуду и прошли в комнату, Люба прижалась ко мне и шепотом спросила:
– Сережа! Ты меня вчера всю рассмотрел?
– Почти. А ты меня?
– Конечно, нет. Ведь темно же было.
– А хочешь?
– Очень! А ты меня?
– Я очень ТЕБЯ хочу!
– И я ТЕБЯ очень хочу! И будь, что будет.
Люба стащила с себя футболку, расстегнула и спустила юбку. Трусиков на ней не было.
– Сереженька! Можно я тебя раздену.
– Конечно, Любочка.
Она стянула с меня футболку и спустила штаны вместе с трусами.
– Какой он у тебя красивый!
Она присела на корточки и нежно поцеловала кончик моего члена и мошонку.
Люба бросила на лежащую на полу медвежью шкуру простыню и подушку и легла, широко разведя согнутые в коленях ноги и закинув руки за голову.
– Возьми меня.
– А в тебя можно кончать?
– Сегодня все можно.
Я, помня, что у нее это впервые, осторожно ввел член во влагалище.
– Смелее, милый!
Я резко толкнул свое тело вперед. Люба вскрикнула и обняла меня. Я подождал немного и начал осторожно двигать бедрами. Женщина обняла меня ногами и стала подмахивать в такт…
Потом мы, оба голые, лежали, обнявшись на диване, и Люба тихо плакала мне в плечо от счастья и чувства вины перед Надей и мной.
– Успокойся, Любонька! Ты ни чем не виновата.
– Как не виновата? Соблазнила мужа сестры.
– А может, это я тебя соблазнил?! Прости, ты, ты меня соблазнила! Ты потрясающая женщина!
– Я ТВОЯ женщина. Но что мы скажем Наде?
– Может, ничего и не надо говорить?
– Прости, милый, надо. Мы с ней друг от друга никогда ничего не скрывали.
– А если она обидится, и разведется со мной.
– Ты тогда на мне женишься? Да не разведется! Она слишком тебя любит. Поэтому и не хочу ее обманывать.
Люба взяла телефон:
– Надя! Здравствуй, сестричка! Как дела? У меня? Прости, родная, но мы с Сережей…, как бы… Пойми, я вас обоих люблю, но… Ты поняла? Да. Прости… Не поняла? Ты рада?.. За меня?.. Ты этого хотела? А как же Сергей? Даю трубку. Тебя…
– Сережка! Молодец! Целую! Приедешь, моя попа в твоем распоряжении… Пока!
Вера испытующе поглядела на меня:
– Это как же понимать? Надя рада за меня! Ты сошелся со мной потому, что этого хотела Надежда? Значит, ты все врал?!
– А это надо понимать так, Любочка, что у тебя замечательная умная сестра, которая любит тебя, хочет тебе счастья, и ради этого готова поделиться с тобой частичкой своего женского счастья. Что у тебя есть названный брат, который любит и твою сестру, и тебя, и тоже хочет, чтобы ты познала, что такое любить и быть любимой. Я не дон Жуан, Любаша. Ты третья женщина в моей жизни. До этого были только Надя и моя покойная жена. Я тебя люблю и как сестру, и как женщину. И все, что я тебе говорил, правда! Прости!
Люба прижалась ко мне:
– Прости и меня, родной. Спасибо тебе…
